Казаки глазами жандармов (по политическим обзорам Кубанской области 1880-х годов)
Казаки глазами жандармов (по политическим обзорам Кубанской области 1880-х годов)
Одним из важных и плодотворных шагов дискуссий казаковедов двух последних десятилетий, связанных с социальными представлениями казачества, стало признание необходимости расширения источниковой базы [1]. Интересным источником, характеризующим «настроения умов» среди кубанского казачества конца XIX в., являются политические обзоры Кубанской области и Черноморского округа, хранящиеся в Государственном архиве Российской Федерации. Политические обзоры составляют значительную часть дел фонда 102 – Департамент полиции и содержат аналитическую информацию о состоянии благонадёжности населения, подготовленную местными жандармскими офицерами. Эти материалы, исходящие, прежде всего, из задач охранения существующего строя, несут в себе значительную долю субъективности. Тем не менее, наблюдения жандармов позволяют дополнить наши знания о мировоззрении рядового казачества и офицерства, принять во внимание те кризисные явления и ситуации, которые не всегда могла отметить официальная историография казачества и статистико-этнографические исследования второй половины XIX – начала XX вв. В статье предпринята попытка привлечь для характеристики общественных представлений кубанских казаков политические обзоры, подготовленные начальником Кубанского областного жандармского управления и его помощником по Черноморскому округу в 1881–1890 гг.
В целом жандармские офицеры указывали на политическую благонадёжность казачьего населения Кубанской области. Известно, что в эпоху так называемых «контрреформ» одна из ставок правительства Александра III в борьбе с радикальными настроениями была сделана на верноподданнические чувства казачества [2]. В «Политическом обзоре местностей, вверенных наблюдению Кубанского областного жандармского управления за 1883 год» полковник Антипов отмечал, что «казачье население Кубанской области, верное преданиям своих предков, в политическом отношении представляется вполне благонадёжным» [3]. В Обзоре за 1888 г. говорилось: «Когда было получено известие, что Правительством обнаружено и предотвращено готовившееся 1 марта 1887 года покушение на Священную особу Государя Императора, то население края повсеместно выразило самую искреннюю радость по случаю избавления Его Величества от угрожавшей опасности» [4].
В то же время анализ оперативной информации позволил жандармам выделить развитие самосознания в казачьей среде, прежде всего, в станицах бывшего Черноморского казачьего войска. Угрозу стабильности жандармский офицер увидел в преувеличении казачеством бывших черноморских станиц своей роли в завоевании Западного Кавказа, а также в подчёркивании принадлежности к малороссам. Ротмистр Лосев отмечал в 1890 г.: «Казачье панство – старые офицеры из черноморских казаков – с некоторого времени вдруг вспомнили своё знаменитое происхождение от запорожцев, стали на визитных карточках писаться «Павко» вместо Павел, «Грицко» вместо Григорий, с простым казаком говорить на малорусском наречии и, справляясь с правдой, уверять их, что честь покорения Кавказа принадлежит им, а не сотням тысяч воинов из всех мест Империи, проливавших потоки крови и положивших свои кости на неприступных твердынях Кавказа, и кроме того, не стесняясь младших чинов, жаловаться на то, что с казака очень много требуется на его снаряжение и проч.» [5]. Жандарм обратил внимание на то, что и «простое казачество, давно забывшее буйную историю славных предков-запорожцев, начинает мнить себя чем-то отдельным от своей кормилицы остальной России и переполняться хмелем далеко не заслуженного величия» [6]. «Всё взятое вместе, – заключал автор Обзора, – возбуждает в казаках неприязненное чувство» [7].
Ситуация развивалась, конечно же, сложнее, чем это представлялось жандармскому офицеру. Рассматривая служение России как одну из основных, по сути дела, святых своих обязанностей, казачество в тоже время пыталось укрыться от социальных проблем, отгородиться от чиновной бюрократии в пределах своей войсковой территории, обособить свой статус, завоёванный кровью, от пришлого населения, не связанного с краем давними традициями [8].
Майор И. Берлин, автор более раннего Обзора за 1881 г., отметил всё увеличивающуюся дистанцию между рядовыми станичниками и казачьим дворянством. «Между казаками Ейского и Темрюкского уездов, – писал жандармский офицер, – заметна ненависть к дворянскому сословию и панам, как они называют офицеров и чиновников; если один из братьев-казаков получил чин, даже братья его отдаляются от него, отталкивают его от себя, выбрасывают его из среды своей; уверенность в отобрании у панов земли в общий надел до сих пор проявляется в их беседах, в особенности в кабаках; казаки довольно дерзки, и дерзкие выражения противу чиновничества переходят нередко в такие же против правительственных лиц, а иногда и противу Верховной власти, как это видно из производимых дознаний по государственным преступлениям» [9]. Наделение государством офицеров и генералов земельными наделами в частную собственность после Кавказской войны за счёт войсковых земель действительно мало способствовало укреплению авторитета «панов» в станичной среде. Особое отношение кубанских казаков к «начальству» было связано и с тем, что «основная масса казачества оттеснялась, изолировалась от власти, разрасталась прослойка чиновников, неподконтрольная станичной общине, и даже войску» [10]. Поэтому станичники на уровне своего понимания вопроса нередко отказывали в приёме в казачье сословие людей, стремившихся заработать на казачьем звании определённые льготы. Жандармский офицер так объяснял факты недружелюбного отношения казаков к «интеллигенции»: «Вообще казаки не любят тех из своей среды, которые выдвигаются в чины и становятся для них начальниками; недавно один несостоятельный молодой человек, воспитывающийся в университете, пожелал воспользоваться войсковой стипендией, для чего необходимо ему было вступить в казачье сословие; рассчитывая на то, что отец его был около 40 лет приходским священником в стан. Старовеличковской, что его самого все знали там с детства, что отца его очень любили и чтили, он обратился к обществу станицы, прося принять его; на сходке дали ему следующий ответ: не можем мы вас принять потому, что вы будете учёным, а потом начальником нашим, а затем и землю отберёте у нас. Подобные случаи недружелюбия и недоверия относительно к интеллигенции очень часты» [11].
В политических обзорах жандармских офицеров высказывались и опасения, связанные с постепенным размыванием авторитета станичного духовенства среди казачества. Полковник Михайлов писал в политическом обзоре Кубанской области за 1885 г.: «В некоторых местностях духовенство не имеет нравственного влияния на своих прихожан, потому что корыстолюбием своим и безучастным отношением к населению оно восстановило против себя местное общество» [12]. Спустя два года жандармы констатировали: «В нравственном влиянии духовенства на своих прихожан в большинстве случаев не заметно перемен к лучшему» [13]. Православие пронизывало многие стороны жизни Кубанского казачьего войска, станичной общины, семьи, но состояние религиозности часто зависело от личных качеств людей, игравших важную роль в духовной жизни станицы [14].
Причины ухудшения нравственного состояния казачества начальник Кубанского областного жандармского управления объяснял развитием праздности в казачьей среде, связанной с получением «лёгких» денег путём сдачи паёв в аренду. «Казачье население, – говорилось в Обзоре за 1883 г., – почти перестало заниматься хозяйством, предпочитая отдавать свои земли в аренду за сравнительно высокую плату переселенцам из внутренних губерний; ведя праздную нетрудовую жизнь и получая значительную арендную плату, казаки предаются пьянству, нередко поощряемые к этому своими арендаторами, которые в собственных интересах спаивают казачье население, ибо рассчитывают, что отвыкший от труда и распьянствовавшийся казак с большей вероятностью отдаст и на будущее время свою землю в аренду» [15]. Майор И. Берлин обратил в своей записке внимание на то, что во многих станицах «экономическое положение казаков стало заметно ухудшаться вследствие нетрезвой жизни, которую ведут казаки; пьянство развито так сильно, что некоторые станицы оставляют в кабаках несколько десятков тысяч в год; кабатчики богатеют, являются кулаки, мироеды; большею частью имеющие огромное влияние в станицах на заправил» [16]. В политическом обзоре за 1890 г. говорилось: «Иногородние путём спаивания станичного атамана, имея поддержку в родичах казаках, прекрасно обходят распоряжения начальства и этим вносят разврат в казачий элемент станицы» [17]. Сегодня, когда неконтролируемыми миграциями разрушаются веками складывавшееся этнокультурные пространства России, увеличивается социальная и национальная напряжённость, угрозы, выявленные жандармскими офицерами конца XIX столетия, приобретают особую актуальность. Столкновение систем ценностей пришлого и старожилого населения увеличивает и без того болезненные проблемы регионов. Для казачества более типичными являлись умеренные потребности и отсутствие тяги к накопительству [18]. Более мобильные, предприимчивые, не связанные с постоянным несением военной службы мигранты стремительными темпами теснили казаков на вторые планы, что не могли не отметить вдумчивые наблюдатели из Кубанского областного жандармского управления. Его сотрудники обратили внимание на механизм освоения переселенцами «преимущественно из малороссийских губерний» кубанского пространства: «Сперва они идут сюда на летние заработки, знакомятся с условиями края, потом на второй или третий год переселяются сюда со своими семействами, живут по паспортам, арендуют землю, работают, обзаводятся очень скоро хорошим хозяйством и почти все богатеют, тем более что коренное население, казаки, менее занимаются хозяйством, и притом молодёжь часто отвлекается от хозяйства государственной службою и сборами для временного образования военному делу» [19].
Начальник областного жандармского управления увидел угрозу будущих столкновений в появлении целых незаконных населённых пунктов на арендуемой у казаков земле. «Насколько выгодно и удобно иногородним селиться в этих уездах Кубанской области, – отмечал майор И. Берлин, – видно из того, что в Ейском уезде есть многолюдная станица, до 1000 дворов, непризнаваемая однако же таковою официально, потому что она образовалась из заселений произвольных на Средне-Челбасской войсковой земле; поселение это, получившее название Дурносёловки, образовалось постепенно, в течение нескольких лет, сперва с дозволения арендаторов этой земли, коннозаводчиков, а потом произвольно, хотя, как говорят, не без ведома ближайшего начальства; теперь же поселение это ни за что не соглашается оставить насиженное место, где оно разбогатело, не подчиняется в этом отношении требованиям начальства о выселении с этой местности, которая принадлежит казакам и необходима им самим» [20]. В результате, отмечали жандармские офицеры, растёт негативное отношение казачества к пришлому иногороднему населению. Отмечаемая жандармами и последующими авторами жестокость и грубость в отношениях с иногородними объясняется максимализмом в требованиях, которые казаки предъявляли к себе и к окружающим, а также обострённым восприятием несправедливости [21]. Жандармские офицеры, исходя из представлений об охране общественного порядка, много пишут о том, что станичные атаманы и общества стали преследовать и притеснять иногороднее население, прибегая часто к незаконным методам. В то же время анализ ситуации позволил зафиксировать в политических обзорах истоки кровавой драмы, развернувшейся в казачьих областях в годы революции и Гражданской войны. «В прежнее время, – говорилось в «Политическом обзоре Кубанской области за 1890 год», – иногородний весьма легко добывал общественный приговор для разрешения покупки усадебного места на постройку и платил свой посаженный налог слабо или оставлял в недоимке, скота держал по мере надобности, но в настоящее время в Кубанской области иногородний стал преследоваться самым энергическим образом для того даже, что обязан платить обществу поштучно за имеющую им даже курицу, не говоря уже о скоте. Всякая недоимка в настоящее время энергически преследуется местным станичным атаманом, который явившись к иногороднему, без всякой апелляции, тут же на месте продаёт ту или иную скотину, зачастую оставляя иногороднего без всего и вырученными деньгами пополняет общественную недоимку. Такие проделки станичных атаманов совершаются сплошь и рядом и сходят им совершенно безнаказанно, так как Начальство Области те же казаки, хотя и интеллигентные, но в сущности ничем не отличающиеся от прочих казаков, так как всё казачье сословие твёрдо убеждено, что земля их, ими покорена и их достояние, вследствие этого они и энергично охраняют прежде всего свои казачьи интересы» [22].
На многочисленные прошения иногородних о притеснениях их казаками, отмечал жандармский офицер, «положительно невозможно добиться истинной правды, так как та же казачья власть, которой и производятся здесь проверки, старается ограждать интересы казаков и винить иногородних, чрез что просителю иногороднему, скрепя сердце приходится объявить, что казаки правы и заявление его не основательно. Вследствие таких враждебных отношений при малейшем столкновении казака с иногородним у них происходит ссора» [23]. Угрозу для стабильного положения Кубанской области жандарм увидел в том, что противоречия не только перешли в сферу народных исторических представлений о покорении Кавказа, но и распространились на отношение к Царствующему дому. Часто «является спор, – писал начальник областного жандармского управления, – кто имеет более прав за заслуги при покорении края и достаточно одной стороне упомянуть имя Государя, как противная сторона, не помня себя от злости, стала произносить оскорбительные выражения против Священной Особы Государя Императора» [24].
Обращая внимание на рост преступности в Кубанской области и в Черноморском округе, жандармы указывали на разницу природно-экономических факторов в жизни горных и степных станиц, влияющих на благосостояние казачьего населения. В политическом обзоре за 1883 г. отмечалось, что в кражах и убийствах с целью грабежа часто были замечены жители закубанских станиц, «имеющие возможность при условиях самой местности укрываться от розысков». О жителях станицы Баканской жандармский офицер однозначно заявлял, что они «вообще отличаются воровством, грабежом и другими преступлениями» [25]. В то же время «в Ейском и Темрюкском уездах народонаселение находится в совершенно других условиях; плодородные земли дают почти всегда хороший урожай, преимущественно пшеницы, продажа которого доставляет хлебопашцу большие выгоды, а обилие земли даёт превосходные сенокосы и пастбища, а потому и большие стада рогатого скота и овец» [26].
Кризисные явления и угрозы, выявленные жандармским ведомством в настроениях казачества 1880-х гг. во многом объяснялись стражами порядка интуитивно, исходя из задач поддержания стабильности самодержавной России. Тем не менее, взгляд со стороны представителей спецслужб давал богатый материал для изучения мировоззрения и системы ценностей казачества, для выработки стратегий решения нарастающих социальных проблем на фоне быстрых темпов модернизации российского общества. Однако высшая бюрократия, находившаяся в плену имперских мифов о незыблемости существующего строя, относилась в большинстве случаев безразлично к этой оперативной информации. Уроки трагедии, постигшей Россию и казачество в первой четверти ХХ в. не пошли впрок и спустя столетие. Сегодня мы наблюдаем всё возрастающее бытование стереотипов о казачестве, которые основаны не на реальных знаниях особенностей исторического развития казаков, а на наборе лубочно-пафосных представлений о них.
Примечания
1. См.: Российское казачество: проблемы истории и современность (к 310-й годовщине Кубанского казачьего войска). Материалы Всероссийской научно-практической конференции, Тимашевск, 2–5 октября 2006 г. / Под ред. В.Н. Ратушняка. Краснодар, 2007.
2. Матющенко П.П. Административное управление Кубанской областью в период капитализма // Новейшие исследования по социально-экономической и культурной истории дореволюционной Кубани / Под ред. В.Н. Ратушняка. Краснодар, 1989. С. 29.
3. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 102. 1884. Оп. 80. Д. 88. Ч. 15. Л. 2.
4. ГАРФ. Ф.102. 1888. Оп. 84. Д. 89. Ч. 55. Л. 2.
5. ГАРФ. Ф. 102. 1890. Оп. 88. Д. 47. Ч. 55. Л. 10 об.
6. Там же.
7. Там же.
8. Бондарь Н.И. К вопросу о традиционной системе ценностей кубанского казачества (Часть первая. XIX – начало XX века) // Из культурного наследия славянского населения Кубани / Научн. ред. и сост. Н.И. Бондарь. Краснодар,1999. С. 13.
9. ГАРФ. Ф. 102. 1884. Оп. 80. Д. 88. Ч. 15. Л.12 об.
10. Бондарь Н.И. Указ. соч. С.11.
11. ГАРФ. Ф. 102. 1884. Оп. 80.Д. 88. Ч. 15. Л. 12об.–13.
12. ГАРФ. Ф.102. 1885. Оп. 81.Д. 59. Ч. 13. Л. 3об.
13. ГАРФ. Ф. 102. 1887. Оп. 83. Д. 9. Ч. 18. Л.3.
14. Бондарь Н.И. Указ. соч. С. 8.
15. ГАРФ. Ф. 102. 1884. Оп. 80.Д. 88. Ч. 15. Л. 2об.–3.
16. Там же. Л.15.
17. ГАРФ. Ф. 102. 1890. Оп. 88. Д. 47. Ч. 55. Л. 10.
18. Бондарь Н.И. Указ. соч. С. 18.
19. ГАРФ. Ф. 102. 1884. Оп. 80. Д. 88. Ч. 15. Л.14 об.
20. Там же. Л.15.
21. Бондарь Н.И. Указ. соч. С. 19.
22. ГАРФ. Ф. 102. 1890. Оп.1890. Д. 88. Д. 47. Ч. 55. Л. 13.
23. Там же. Л. 13–13 об.
24. Там же. Л.13 об.
25. Там же. Л.14 об.
26.Там же.
Источник: Российское казачество: история, проблемы возрождения и перспективы развития: материалы Всероссийской заочной научно-практической конференции (октябрь 2011 г.)/ Администрация Краснодарского края, Кубанское казачье войско, Кубанский государственный университет, Краснодарская региональная просветительская общественная организация «Общество «Знание»; редколлегия: В.Н. Ратушняк (ответственный редактор). – Краснодар: Традиция, 2012.